Каждый вернётся домой

Ирина Гарнис - Сборник стихов и прозы

Санкт-Петербург, 2013 год

---

ОДИНОКИЙ

ВЕЛОСИПДИСТ

заметки у моря

*  *  *

Мой край – расставания берег,

Где в дюнах пустынный ветер.

Там флоксы к земле приникли.

Там вечное солнце и море.

 

Вечер маленького города

Провинциальные домишки, сон и пыль.

Их крыши растворяются в закате.

Седые дали, мокрая весна,

Молчанье улиц. Свет из поднебесья.

По вечерам дымок идёт из труб,

Уют и вечность. Сонные деревья.

 

Дома под вечер покрыты светом,

Он медлит, гаснет.

Пусты их окна и безнадежны.

А дети в прятки у дров играют,

И голоса их всё тише, тише,

Таинственней. Тускнеют дали.

И за сараем совсем стемнело.

Пора приходит шептаться тихо,

Все на крылечко уже забрались.

Дом деревянный, он пахнет краской,

Согретой солнцем. Молчи. Не смейся!

Уже нет солнца. Мы ночь встречаем.

Зажглись окошки. Собаки лают.

Там край земли.

«Дом у моря» • фломастер

 

Одинокий велосипедист

Я – одинокий велосипедист.

Я – фотограф раннего утра.

Шины шуршат по влажным булыжникам. Город пуст.

Со стороны озера, из сумрачной мглы, медленно всплывает солнце. И я тороплюсь, подскакивая на колдобинах, гоню свой велик в приозерье – край маленьких домиков, заборов и трущоб.

Край, где осыпается на немощёные грунтовые улицы жёлтая алыча, где на углах зелёные колонки, к ним тамошние жители ходят за водой.

И я ходила.

Подставишь ведро, и оно наполняется чистым студёным звоном...

 

Тихий край.

Внимательные кошки бесшумно передвигаются по заборам и тропкам.

Только они следят за мной.

Им интересно.

Мне тоже.

Солнце барахтается, пытаясь выплыть из мертвенной синеватой пелены над горизонтом, и с озера начинает тянуть влажным холодом.

Солнце сдаётся и тонет.

Свет делается неверным.

А с озера поднимается туман и сероватой стеной начинает двигаться на город. Но город выставил укрепления – домишки и сараи.

И вот, туман, колыхаясь и клубясь, втекает струями и дымом в каньоны улиц, и почти не видно ничего – лишь серый жемчуг...

В глаза скатывается капля, это волосы намокли от тумана, и туманная влага стекает по моему лицу.

 

Стоячая тишина.

 

Наверное, у цикад отсырели крылья, и они сидят в потёмках травы, мокрые, зелёные...

Я проезжаю мимо призрачных телеграфных столбов, зыбких садов – и тихонько щёлкает, щёлкает мой фотоаппарат.

Я – единственный созерцатель длинного шлейфа мгновений.

В окне чистенького домика отодвигается занавеска, и на меня подозрительно смотрит недовольное лицо аккуратной немолодой женщины. И я думаю, как она сейчас пойдёт, пожарит рыбки, и запах еды уютно наполнит дом.

Муж придёт из сада, и она будет ругать его, что нанёс земли, а она всё убирала-убирала...

А он не станет её слушать и будет брать хлеб и мазать его маслом.

А она оглянется сквозь стекло на мир, но улица будет пуста.

Уехал велосипедист.

Домик полон радужным звоном семейного счастья, но женщина не придаёт этому значения, привыкла.

А я уезжаю всё дальше.

Потому что я – одинокий ловец мгновений.

Одно меня огорчает: у этой женщины в саду наверняка есть флоксы, а у меня нет их.

 

Навстречу мне пара бомжей, они улыбаются. Наверное, опохмелились.

«Доброго вам утра!» – я тоже улыбаюсь им.

А они мне.

А я...

 

Но я уже уехала...

 

Фрида

Пепельный свет сумерек растворяет дома в своём тусклом сне,

погружает во тьму садов.

В низком домике пахнет сухими цветами. Там вышитые собачки,

и в прихожей щётки и коврики, дух скипидара.

Там женщина в блёкло-зелёном платье – в жёлтом свете от абажура

рассеянно бродит по комнате, трогает безделушки.

Фотографии в рамочках с голубками переставляет с места на место.

И дремлет в углу дивана муж в вязаной безрукавке.

Женщина пыль вытирает с приёмника, встряхивает салфетку

и находит открытку жёлтую, старую – лебеди, розы...

Женщина берёт её в руки, останавливается и читает:

У Фриды расколото сердце.

Она её сжимает в руках и, глянув на спящего мужа, не узнаёт его больше.

Кто-то сидит в безрукавке, под головой подушка.

Кто-то включил лампу, кто-то рассеянно бродит, трогает безделушки.

Какая пустая комната... Жёлтое электричество.

Сумерки в землю впитались. Темно.

 

Тут на море как-то пошёл туман. Солнце светит, а туман клубится, плывёт лентами, облаками, тучами. Солнце в нём утонуло, растворилось, и туман опалесцирует нежным золотом. А люди продолжают загорать, лежат на берегу, как ракушки, не видя друг друга, затерянные в светящейся мгле.

С берега не видно моря, с моря – берега.

Наступило ощущение безвременья, нереальности происходящего. Потихоньку вдалеке из ватной тишины возник звук.

Дзинь-дзинь...

Глухо позванивая, из золотисто-белого сияния выпросталась тележка под ярко-жёлтым зонтиком. Тележка мороженщицы.

Дзинь-дзинь! – двигалась она в нереальном мире.

Ласково улыбалась прекрасная мороженщица и продавала людям, загорающим в тумане, сладкое холодное мороженое.

А потом – дзинь-дзинь! – входила в облако. И исчезала в нём.

 

Я ела это мороженое.

 

Море

Сквозь солнца свет

Осенний, затаённый,

Сквозь ветра свист

Прорваться к морю...

Море!

Ты, полное надежды и спасенья,

Грохочешь. И бормочет шёпот пены,

И растворяет все печали.

Ты заберешь отчаянье.

И унесёшь...

«Много света» • карандаш

 

Что там на берегу?

Ласточка чистым цвиркающим голосом разрезает душную вату сна.

И уносится вдаль. В мир рождения ласточек.

Потому что ласточки рождаются среди звёзд.

Ласточка цвиркнула и унеслась.

Звенящие частицы падают на кущи гортензий,

медленно опускаются на флоксы.

Мошки и комарики метнутся испуганно, пленённые воздушной волной.

Я – высыхающая ракушка на берегу жизни.

Плоть моя увядает, никнет под сухим и прекрасным солнцем.

А у кого нет плоти, тот уходит из мира радости и горя.

Уходит прочь от счастливого солнца,

что плавится, медленно погружаясь в тайны вод.

Здесь рождаются жизнь и тлен.

Плоть обновляется и отмирает, пульсирует, неровно дышит.

Кровь клокочет в горле жертвы, голос её не запомнят звёзды.

В сердце хищника – радость жизни, гул победы.

Я – высыхающая ракушка на краю мира.

Звёзды – далёкий и чистый звон.

Голос ласточки натягивает тонкую струну между тем миром и этим.

По тонкой струне вымеряется путь.

Что там, на берегу?

 

Ракушки...

 

Рыба

В тот вечер она много думала о том, что жизнь имеет последний день и радовалась каждому прикосновению, каждому мгновению времени. Время моргало по-разному, и мгновения бывали разной длины. Гармония мира покоряла и растворяла её в себе, и она наслаждалась, отдавая себя ей. А ночью, когда сияющие звёзды наполнили её душу музыкой, пришло понимание того, что океан может быть не только снаружи. И тот океан, что плещется внутри неё, гораздо ласковей и глубже.

И тогда она тихо и величаво вплыла в него.

Когда через пару дней дети пришли поболтать с ней, то увидели только впадину среди камней – и на дне её что-то, формой напоминающее рыбу, но совсем неживое и гадкое.

– Рыбы больше нет, – сказал один.

– Вот же она, – сказал другой, показывая пальчиком на мёртвый комок.

– Это не она, – ответил первый. – Та рыба была красивая и пела, и можно было её трогать. Где она?

Сияло солнце, и свистел песок. Та рыба, которая пела и рассказывала сказки, плыла и парила в бесконечном океане, где время не моргает, а улыбается.

 

Оглавление

• Читателям, предисловие от редакции
• День это ночь, глядя в мир
• Одинокий велосипедист, заметки у моря
• Однажды, волны реальности
• Лодка, над волнами реальности
• Синица, лирика для двоих
• Ночная вода, размышления - и не только
• День гомона птиц, лирика

Сборник подготовлен и издан редакцией литературного журнала «Бродячий заяц» (Санкт-Петербург) ISBN 978-5-905427-06-0

Составитель, редактор, дизайнер и автор вступительной статьи О. Зверлина.