Каждый вернётся домой

Ирина Гарнис - Сборник стихов и прозы

Санкт-Петербург, 2013 год

---

ОДНАЖДЫ

волны реальности

Здесь вот был Советский Союз…

Бездонной и снежной ночью

Вдруг всплеск тугого крыла...

И опять тишина.

 

– Здесь вот был Советский Союз...

– Где?

– Да везде. И здесь тоже был.

– Что такое Советский Союз?

– Это такая утопия.

– Она утонула?

– Да.

За эту сказку заплачено кровью.

– Кровью героев?

– Да, кровью героев и не героев, и тех, кто совсем не родился.

– Какая страшная сказка!

– Нет!...

То есть, да.

Но очень часто я снова хочу туда.

– Но почему?

– Я оттуда родом.

Помнишь мультик «Ёжик в тумане»?

 

– Да...

 

Прогулка по Питеру

Мое пальто кукожится на воздухе. Тёмно-зёленое, не кожаное – из «прессованной кожи». В какой-то тёплой и прекрасной далёкой стране, куда я никогда не попаду, делают такую кашицу из бумаги, измельчённых в порошок обрезков кожи, синтетики и клея, а потом прессуют. Так получается эта кожа. Её красят и шьют пальто, похожие на настоящие, как похожа на настоящую кукольная одежда. Это пальто, как, впрочем, и я, страшно неуместно в этом призрачном, и в то же время до тошноты реальном городе со странным названием Петербург. В щелях улиц, в сетях огней, расплывающихся в чёрной жиже вечера, отчаянно барахтаются живые люди. Они оскальзываются на ледяных слюнях тротуаров, равнодушно идут-бегут мимо кошмарных подворотен, глумливо распахнувших поганые рты, аккуратненько пробираются по кромочке рассыпанного везде мусора – скользко!

Всё реально, приземлённо, темно.

Но выйдешь на горбатый какой-нибудь мостик, и в сиренево-багровом мутном свете Летучим Голландцем двинется на тебя Петербург.

И пройдёт сквозь тебя, и... не было его.

Сожмётся сердечко, закружится голова...

В булочную – и домой!

А вон в неясном сумраке на каменном параллелепипеде стоит позеленевший Глинка, приветливо смотрит на крышу Мариинки – и ещё немного куда-то вбок. От его симпатичного лица веет устроенностью минувшего. За консерваторией пусто. На асфальт какает собака.

Мне кажется, что я – чей-то сон.

 

Куда же я еду?

В городе сером

Сырость и мгла,

Лишь золотая

В небе игла.

 

Поезд меня

Спасёт – увезёт.

Куда же я еду?

Что меня ждёт?

 

Море грохочет,

Подснежник цветёт.

Белый песочек...

Что меня ждёт?

 

Небо и море,

Сосны в песках.

И одиночество –

Ветер в руках.

 

Обводной канал

Немое солнце, блекло осветив кварталы,

Порозовив асфальт, над ним бездумно встало.

Ко сну клонило окна, и мотало

Травинок сиротливые кусты.

И вечерело, и в домах вставала

Тоска и искренность наивной нищеты.

«Канал Грибоедова» • акварель

 

*  *  *

В лужах тает неон.

Порывами ветер.

Вечер.

Мгла кварталов.

Гнетущий сон.

Казематные лестниц пролёты.

Куда ты идешь?

Кто ты?

Тьма и пусто.

Что ты искала?

Разве может здесь быть любовь?

Лишь лампочка вполнакала

Тускнеет, как стылая кровь.

 

Мегаполис

Здесь гул и чад,

Природы больше нет.

Земля покрыта серою коростой.

Здесь всё понятно, объяснимо, просто.

Здесь на вопрос находится ответ.

Здесь протекает ядовитая река.

Здесь резок день, и ночь здесь коротка.

Под тусклыми, больными фонарями

Темнеют люди. Чёрными дверями

Здесь хлопают дома. И смерть близка.

 

Скоро семь…

Шесть паршивых облупленных пятиэтажек. Огромный двор. Асфальт в колдобинах, выгоревшие за жаркий июнь газоны.

Моё окно распахнуто в благодатный ночной простор.

Мощный шелест деревьев то нарастает, то слабеет, никнет...

И ветерок вдруг касается щеки.

И снова поднимается таинственный шелест, и растущая луна висит над пятиэтажками, и ночь обнимает мир.

– А-а-а!!! Пидарасы! Убью!!! Всё, тебе – п...! – надрывный пьяный вопль падает на дно ночи и отскакивает от щербатого асфальта, эхом разбиваясь о серые стены.

Разборка, шмяканье ног о лежащее тело. Спустя некоторое время несколько качающихся силуэтов просачиваются в щель между домами.

В их крепких, коротко стриженых бошках сплошная стрёма.

 

И прошли тысячи лет, как сон пустой. Миллионы жизней...

 

Мне шесть лет. Я слушаю шум деревьев. Я слушаю ветер. Я вникаю.

Вот ещё, ещё немного, ещё пара звуков, слитых воедино, ещё один запах, я узнаю, именно – не пойму, но узнаю, зачем всё это и кто в этом мире я...

 

Скоро мне будет семь, я пойду в школу.

«Детство в Ленинграде» • акварель

 

Однажды

Однажды вечером ко мне в окно заглянула огромная ночная бабочка. Я посмотрела в её глаза, светящиеся лунной пылью, и мне стало грустно, что я её не понимаю.

 

Однажды мне мама купила хула-хуп.

И он потом долго ещё неожиданно выкатывался из-за шкафа и действовал всем на нервы.

 

Однажды я нашла гигантскую улитку. И она потом всю зиму радовала меня, показывая мне рожки долгими зимними вечерами. Жила она в трёхлитровой банке и кушала кошачий корм.

 

Однажды мой друг Колька предложил мне прокатиться на грузовике.

Я с радостью согласилась. И мы помчались по двору и порушили забор.

Тогда я в первый раз ощутила восторг от скорости и риска.

 

Нам было восемь лет.

«Girl» • карандаш

 

Элементы

Зимний-зимний тёмный вечер. Бреду домой. Хорошо пахнет снегом и дымом. Как обычно, за одним из заборов меня подстерегает собака. Я всегда забываю о её наличии в этом тихом вечере. И она внезапно орёт на меня, такую уставшую, погружённую в мечты и думы. Но сегодня обломалось ей. Только она там звякнула цепью, как я первая заорала грубым голосом: «А ну, заткнулась, какого хрена!»

Получила удовлетворение и улыбку на морду.

На свою, естественно. Вечер обещал быть хорошим.

 

У меня были планы. Я собиралась звонить незнакомому человеку.

Он был поэт, этот человек. Мне хотелось поговорить с ним о моей погибшей подруге. Давно это было, и давно уже я собираюсь написать о ней. Никак не начать. А человек этот, назовём его Лёша, хорошее имя, лесное такое и дружелюбное – так вот, Лёша Таню мою знал.

Чем хорош Лёша, так это тем, что не особо был замечен в поэтических кулуарах нашего города. При слове «кулуары» мне представляются такие изгибающиеся тёмно-зелёные длинные трубы. И все, кто в этих кулуарах, тоже изгибаются, и лица у них зеленеют. Конечно, на самом деле всё выглядит вполне прилично. Просто приходит человек со своими виршами и терпит, пока не придёт его очередь декламировать своё, типа:

 

Пришли подснежники

их безмятежностью

пленяюсь я

ты с новой силою

тысячекрылая

весна моя

 

Ну – и так далее, примерно. И никто никого, конечно же, не слушает, иначе бы они там все с ума посходили. Лёша этот туда не ходит, это хорошо. Ну, а больше ничего я о нём не знаю. Ну, пили они в молодости с Таней вместе. Весело им было, наверно. Что я ему скажу? Ему сколько лет? Стойте, девушка, а вам-то сколько? Лёше она звонить будет... Здравствуй, Лёша, меня зовут Ира. Мне пятьдесят-много лет... Так, что ли? А ну и что? Лет нам много, вот, ну как помрём, потом жалеть будем, ведь могли ещё поболтать. Короче, звоню ему. Пробуем договориться о встрече. У меня, надо сказать, очень туго со временем.

Как выясняется, у Лёши тоже. Он работает на «рыбке», так зовут в народе рыбоконсервный комбинат. Там и живёт в общежитии. Начинаю понимать, что жизнь у Лёши не особо ладно сложилась. Становится грустно. А я, вдобавок, устала очень, некоторые Лёшины слова мой мозг пропускает как бы мимо.

Лёша говорит: вот, полный завал, а жить как-то надо. На еду надо заработать, потому что необходимы хоть какие элементы для жизни.

И что-то ещё говорит... И опять про жизненно необходимые элементы.

И как из-за этих элементов он вынужден менять Божий дар на яичницу.

И времени нет из за этого.

В конечном счёте, всё же договорились встретиться.

 

Засыпая, я всё думала о поэте Леше и элементах, так необходимых ему. Это были витамины и котлеты.

 

Утром поняла, что речь шла об алиментах, которые Лёша должен платить. Хороша бы я была, если б начала комментировать.

 

Женщины разорённой страны

Какая светлая осень в этом году!

Светлая осень в разорённой стране.

Легко обошлось без войны.

В разорённой стране больше нечего ждать.

И все уезжают.

Остаются печальные дети надежды

и горемык ветераны.

Здесь ласковый вечер,

здесь тонешь, как в чае...

Простор здесь уютен.

Но скоро придёт зима.

Зима в разорённой стране.

Тут в море есть мол из камней.

И спрашивают женщины:

– Ты ходила на мол?

Они туда ходят поодиночке.

Ждут большую волну и кричат.

Они кричат и кричат,

чтобы выкричать всё, что осталось,

чтобы выкричать то, чего нет.

Когда приходит большая волна,

она всё разбивает о скользкие камни.

Всё, чего нет и не будет, и то, что осталось.

Говорят, что волна отдаёт свою силу

этим женщинам, что живут в разорённой стране.

«Без названия» • карандаш

 

Сцепи зубы в улыбку

Это потом уже пошли речи о вековой боли латышского народа. А где-то в начале девяностых жители нашего двора собрались у фундаментов проектируемых гаражей, чтоб протестовать. Протестовать уже было можно, не наказывалось. А гаражи мы не хотели, потому что рядом море, пляж и пруд, у которого, конечно же, машины будут мыть – и всё изгадят. Организаторы митинга этого водрузили флаг (не помню какой) и начали базар, невнятно приплетая к проблеме гаражей национальную тему. Как водится, разожгли костёр. Явственно не хватало пива и шашлыков, но все терпели. Стемнело. Костёр и флаг смотрелись очень красиво. И тут я увидела Андрюху. Он был ну очень весёлый и тоже хотел протестовать. А поскольку на ногах держался непрочно, то, яростно протестуя, повалился прямо в костёр, чем нарушил интимную пафосность мероприятия. Тогда мне было стыдно за него.

Теперь понимаю, насколько Андрюха соответствовал.

 

Совсем немного времени прошло, и в Латвии началась «песенная революция». Наверное, мало людей читали «Собачье сердце» Булгакова. Впрочем, «песенная революция» продолжается по сию пору.

Поют...

 

Для того, чтоб народ не грустил из-за своей бедности, на Центральном рынке нашего города стали играть музыканты. Люди доверчиво радовались этому. Часто можно было наблюдать, как из толпы зевак в круг вываливался какой-нибудь жуткий человек и шёл в пляс. А сам, как персонаж с картин Босха... Откуда эти люди тогда появились?

Где они теперь?...

 

Потом пошло-поехало. Закрыли заводы, снесли бульдозером молочный комбинат. Народ все пёл.

Вступили в Европу. Круто. Открыли границы. Жители нашего города повезли контрабанду. А как же? Семью кормить-то надо.

Ещё тогда в городе были бандиты, это была альтернатива полному беззаконию. Их главаря уважали, потом его убили.

Бандиты разъехались кто куда.

 

Я иду по пустынному городу. Шумит море. Здесь везде слышен его голос. Темнеет, загораются окна. Но их всё меньше, тёплых жёлтых окошек. Из Ирландии, Англии, Швеции приезжают наши – те, кто нашёл там работу и жилье – и увозят отсюда своих детей и стариков.

 

В этом году была перепись населения. Власти растерянно сообщили, что, дескать, не всех, видать, переписали. Решено было перепись продолжить. Уехало-то с полмиллиона.

 

Давно не вижу знакомого бомжа. Он всегда с утреца идёт по моей улице на промысел. Аккуратный такой бомж, непьющий практически. У него в сарае электричество и радио есть, зажиточный бомж. Как-то разговорились. Ну, про жизнь и всякие сложности. Запомнилось, как он сказал: «Не горюй, красавица! Трудно? А ты сцепи зубы в улыбку…»

 

Бомжи

Чистым прозрачным утром,

Когда ещё солнце чуть встало,

От дома к дому устало

Безмолвно бредут фигуры.

Фигуры того, что осталось.

Люди в кожаных куртках,

Драных кожаных куртках.

Они открывают контейнер,

Новый, зелёный, красивый,

И достают оттуда

То, что им надо для жизни.

Один достал себе свитер,

На свет поглядел, примерил...

Засунул в грязную сумку.

Сахарница у другого,

Стеклянная, с ручкой стальною.

И он старательно камнем

Ненужный хрусталь отбивает –

Металл он где-то сбывает,

А деньги потом пропивает.

Он купит себе самогона,

Дрожащей мути бутылку,

Золотого он купит забвенья.

Забвенья своих ошибок

И своего неуменья

Устроиться в этой жизни.

Оттуда, где он, нет возврата.

Ну вот. Поднимается солнце,

И призрачные фигуры

Тянутся в край приозерья,

Тают в остатках тумана.

Они, подлежащие смерти,

Уходят из нашей жизни.

«Нирвана окраин» • акварель

 

Беверина

Донг...

Молчание.

Доннг...

Это времени интервалы

выплывают со дна канала.

Холодно.

В сердце бьёт продолжение времени.

В ноябре

рыболовное судно «Бев`ерини»

было бурей разбито,

зал`ито водой ледяной.

Не вернулось с уловом домой.

Донг...

Молчание.

Доннг...

Не спасся никто.

Лишь один капитан,

он вернулся на землю людей.

Его звали Сергей.

Запомни: Серёжа, Сергей...

Спроси у него, почему не сигналили SOS?

Но он не ответит.

Он умер, промок и замёрз.

И море вернуло его

на Рождество.

Из остальных – никого.

«Я помню» • смешанная техника

 

Балкон и голуби

На балконе у меня стоит старая газовая плита. Мне не по силам её выкинуть, других желающих не находится, ну и ладно.

А у плиты сзади-то есть, оказывается, вход вовнутрь...

И стали туда голуби лазить. И снесли они там яйца. Мне не очень нравилось, что они гуляют по моему балкону, то есть, пусть бы гуляли, но они просто так гулять не могут. Пищеварение не позволяет им просто гулять. Короче говоря, развели они на балконе моём грязь.

Я ругалась, но убирала. Ладно, думаю, пусть птенцы подрастут, тогда я их всех прогоню и буду жить приятно. А потом уехала в отпуск. По моим подсчётам, птенцы к моему приезду должны уже были встать на крыло. Так оно и вышло. Вернувшись, я обнаружила на балконе кучу народу. Человек шесть голубей. Ну, думаю, шиш! Сейчас я вас всех!

Всех прогнала. И проход в плиту заслонила фанеркой. Голуби в шоке, смотрят на меня с крыши глупыми глазами. И ведь отодвинули они заслонку, пока я не видела. Вижу, лезет туда кто-то из них. Ладно. Собралась с силами, повалила плиту на бок, в дырку эту руку сунула, а там кто-то живой, горячий и тихий. Вытащила одного. Толстенький, тяжёлый, перьев нет ещё, кожица, как плёнка, серенькая, а на голове жёлтый хохолок. Глазки круглые, моргает...

Голуби с крыши в ужасе глядят на мои злодеяния...

Я птенца обратно совать. Всё водворила на место. Плита стоит, как стояла, даже удобней. Глянула на крышу, а голубей там и нет. Нет! И вот я стою, крошу хлеб на загаженный балкон. Помочь мне некому.

Это был неприятный день.

Они вернулись только к вечеру. Всем табором.

 

Не пить мне чай на балконе...

 

Оглавление

• Читателям, предисловие от редакции
• День это ночь, глядя в мир
• Одинокий велосипедист, заметки у моря
• Однажды, волны реальности
• Лодка, над волнами реальности
• Синица, лирика для двоих
• Ночная вода, размышления - и не только
• День гомона птиц, лирика

Сборник подготовлен и издан редакцией литературного журнала «Бродячий заяц» (Санкт-Петербург) ISBN 978-5-905427-06-0

Составитель, редактор, дизайнер и автор вступительной статьи О. Зверлина.