Визит на родину: латышские стрелки в первой половине 1919 года

---

От Москвы до Риги

Латышские стрелки – под стать их памятнику в Риге – остались в исторической памяти как явление монолитное. В зависимости от взглядов пишущего, они представлялись рыцарями революции или ее ландскнехтами, что, впрочем, не так далеко одно от другого. При всем различии эмоциональных оценок, стрелки в большинстве своем изначально были солдатами Первой мировой войны, для которых недолгая демобилизация весны 1918 г. сменилась новой длительной службой. Но это произошло быстрее, чем для миллионов мобилизованных в РККА. Ведь после фронта Первой мировой латышам было трудно вернуться домой – за линию германской оккупации. Они стали наиболее организованной частью добровольческой Красной армии, что сделало эту дивизию особенной – более идейной, с одной стороны, а в целом более организованной, чем части, плохо сколоченные из идейных, но не имеющих достаточного боевого опыта красногвардейцев. Разумеется, в России были миллионы людей, которые обладали военным опытом, но они «навоевались» и разошлись по домам. Жизнь заставит их снова взять оружие уже летом 1918 г., но – несколько позднее латышей и не всегда добровольно, что скажется на устойчивости красных частей, по сравнению с которыми до поры до времени латышские стрелки будут отличаться в лучшую сторону.

13 апреля 1918 года было принято решение о формировании из демобилизованных латышских стрелков, а также латышей-коммунистов и рабочих Латышской стрелковой советской дивизии. Ее возглавил бывший комполка латышских стрелков времен Первой мировой войны И. Вациетис. Теперь дивизия состояла из 3 бригад – по три стрелковых полка и два артиллеристских дивизиона в каждой, из кавалерийского полка, трех артиллерийских батарей и авиационного отряда. К декабрю 1918 г. дивизия достигла численности 17 000 солдат¹. К началу 1919 г. в полках числилось свыше 1000 строевых солдат, но в ходе боев их число иногда падало до 500 и даже меньше, а потом постепенно возрастало за счет новых бойцов². Политическое руководство дивизией находилось в руках своеобразного органа самоуправления – Исполнительного комитета латышских стрелков (Исколастрел).

Дивизия стала одной из важнейших военных опор большевистского режима в 1918 г. Стрелки охраняли советское правительство, воевали на Восточном фронте. Для доукомплектования штата дивизии латышей уже не хватило. 13 сентября 1918 г. начдивом был поставлен вопрос о «пополнении нашей дивизии солдатами русской национальности, призванными по мобилизации. В данную минуту было бы необходимо около 3000 человек для пополнения частей дивизии». Президиум Исколастрела ответил: «Рассмотрев вопрос об укомплектовании Латышской Стрелковой Советской дивизии солдатами русской национальности, находит это целесообразным, но принимая во внимание то обстоятельство, что русские товарищи не так аккуратны при несении службы, и другие их недостатки, если в большинстве окажутся русские – что может оказать вредное влияние на боеспособность дивизии, признает возможность принять товарищей русских с тем расчетом, чтобы они не превышали одной трети состава каждой отдельной части, а в общем, по нашему мнению, можно принять в дивизию не более 1500 русских»³. Таким образом, дивизия осталась преимущественно латышской по своему составу.

С отменой Брестского мира 13 ноября 1918 г. настал долгожданный момент освобождения Латвии от немцев. Впрочем, дело этого освобождения взяли в свои руки, как коммунисты, так и национальные партии Латвии. Началась военно-политическая гонка за будущее страны.

Не успели немецкие войска покинуть Прибалтику (а как выяснится, эвакуация немецких войск произойдет еще не скоро), 17 ноября 1918 года Латышский временный национальный совет и Демократический блок договорились о формировании временного парламента – Народного Совета Латвии. 18 ноября он провозгласил независимую Латвийскую демократическую республику, многопартийное правительство которой возглавил К. Ульманис.

Но у нового правительства не было военной силы, чтобы защитить себя. К. Ульманис предпочел пойти на союз с еще не ушедшими из Латвии германскими войсками. До революции имущественная элита этого региона была в значительной степени немецкой – это была и их родина. 7 декабря правительство Ульманиса согласилось признать формировавшийся германским командованием балтийский ландесвер вооружёнными силами Латвийской Республики. Таким образом легализовались те немецкие военные, которые готовы были остаться (им пообещали латвийское гражданство и землю). Латыши должны были составить большинство этих войск, но Ульманису и его сторонникам не удалось найти достаточного количества желающих служить новому государству. Большинство «латвийской» армии составили немецкие военные.

««Грешный альянс» (так нередко в исторической литературе обозначают сотрудничество Временного правительства с немецкими оккупационными властями), который опирался на совпадение интересов обеих сторон, заметно снизил популярность кабинета Ульманиса среди населения Латвии»⁴, – пишет латвийский историк И. Фелдманис. 30 декабря из правительства вышли социал-демократы, не желавшие сотрудничать с немцами на таких условиях.

Зато росла популярность сторонников советской власти, тем более что в большевистской агитации в Латвии немалое место занимали антигерманские мотивы (а в дальнейшем будет даже принято решение о выселении немецкого дворянства из Латвии). В Лифляндии и Латгалии возникали Советы.

Тем временем к границам Лифляндии приближалась Красная армия. 17 декабря был опубликован Манифест Временного рабоче-крестьянского правительства Латвии во главе с П. Стучкой об установлении советской власти в Латвии. Красная армия вошла в Лифляндию (северная часть современной Латвии и южная часть современной Эстонии). На острие наступления шла дивизия латышских стрелков. Она входила в созданную 8 декабря группу войск Латвии, подчинявшуюся командованию Западной армии, а с 28 декабря – 7-й армии РККА.

18 декабря 1918 г. красные взяли Валк (Валка), выбив оттуда белых (немцы уже ушли). Город стал первой резиденцией советского правительства Стучки. 23 декабря был взят Венден (Цесис).

А. Ливен, командир русского отряда в Латвии (Либавский добровольческий стрелковый отряд), вспоминал, что в конце 1918 г. население было настроено «большевистски» и враждебно относилось к белым⁵.

22 декабря вышел декрет Совнаркома РСФСР о признании независимости Советской Республики Латвии. В действительности советская республика в Латвии возникнет через три недели – после взятия красными Риги.

Перед 7-й армией ставилась задача овладеть и Ригой, и Ревелем⁶ – как оказалось, нереальная, ибо Эстонии при помощи финнов, Антанты и белогвардейского Северного корпуса удалось организовать серьезное сопротивление. Нужно было выбирать – Рига или Ревель. Наступление развивалось там, где сопротивление красным было слабее – в Латвии. И это при том, что против Эстонии продолжала действовать мощная 7-я армия, насчитывавшая к 1 февраля 1919 г. 22 731 штык и 825 сабель⁷. Она стала соседом латышских стрелков после образования Армии Советской Латвии в январе.

Первоначально Ригу планировалось взять силами 2-й Новгородской дивизии, а латышские стрелки должны были двигаться южнее, на Митаву, лишь оказывая содействие «новгородцам»⁸. Но боеспособность латышей была выше, да и политические соображения говорили в пользу того, чтобы Ригу брали именно красные латыши. В результате направление движения латышских стрелков сместилось к северу, зато немцы получили возможность отойти от Риги через Митаву (Еглаву).

Германское командование попыталось остановить красных на укрепленных позициях под Инчукалнсом, но неудачно. Латыши, служившие в ландесвере, были ненадежны – одна рота восстала накануне боев за Ригу⁹. Потерпев поражение, немецкое командование оставило город, который стали брать под контроль дружины местных сторонников советской власти. Вспоминает один из латышских стрелков: «Вечером 3 января мы получили приказ командования выслать разведку, чтобы выяснить, какие немецкие силы находятся в Риге. Про­двигаясь по шоссе к городу, мы заметили немецкую конную разведку, которая, не приняв боя, вернулась обратно в город. Наши кавалеристы приблизились к городу. Нас встретили рижские рабочие, которые под­няли восстание и захватили уже важнейшие объекты города. Штаб на­шего дивизиона расположился на Александровской улице. В некоторых местах города возникли пожары, горела таможня. Немцы отступили за Даугаву в надежде удержаться там до подхода подкреплений. Мы дол­жны были следить за тем, чтобы отходящие немецкие части не взорвали мост через Даугаву. Нам помогали рабочие дружины. Мост немцам взор­вать не удалось.

После того как нам удалось обезопасить мосты, командир дивизиона Миезис созвал командиров и разъяснил положение, сказав, что мы получим подкрепление – латышский пехотный полк. И действительно, на следующий день в город вступили наши воинские части. В городе еще происходили отдельные столкновения, в то время как на станцию при­был поезд с правительством. Председатель правительства П. Стучка и его заместитель Ю. Данишевский рассказали о текущем моменте, о за­дачах дальнейшей борьбы и поблагодарили нас за взятие города»¹⁰.

Красные стрелки встретили в Риге радушный прием сторонников советской власти: «Стояли последние дни 1918 года. Части латышских стрелков, сломив жестокое сопротивление врага под Инчукалнсом, двинулись на освобож­дение Риги. Наш полк двигался в эшелонах через Цесис, Сигулду и Инчукалнс. На станции Баложи мы узнали, что в Риге началось восстание ра­бочих. Нужно было спешить на помощь. Когда мы подъехали к Югле (окраина Риги), оказалось, что железнодорожный мост взорван. Выгру­зившись, мы перешли шоссейный мост, который немцы не успели взор­вать. Затем рассыпались в две цепи и двинулись вдоль Петроградского шоссе и железнодорожной линии к центру города. Подойдя к фабрике Озолниекса, мы заметили приближавшуюся автомашину. Наши конные разведчики подняли было тревогу, но оказалось, что на машине едут нас встретить представители восставших рабочих. Мы узнали от них, что немцы покинули центр города и отошли в Задвинье.

Стрелки нашего полка спешно погрузились в подготовленный рабо­чими эшелон, стоявший на пригородной станции, и поехали к Централь­ному рижскому вокзалу. Там нас ожидали жители города. Многие ис­кали среди стрелков своих родных. Совершенно чужие люди со слезами на глазах бросались к нам на шею и стремились сказать хоть несколько сердечных слов»¹¹, – рассказывал стрелок Л. Идресалс.

Российский автор Н.А. Нефедов, придерживающийся антисоветских позиций, писал: «После окончания гражданской войны в независимой Латвии латышская историография, игнорируя исторические факты, представляла дело так, будто в конце 1918 г. и в начале 1919 г., после объявления независимости Латвии, «русские войска» напали на Латвию, захватили ее столицу и провели кровавую расправу над латышским населением. Если бы это говорилось о 1940–1941 гг., то возразить на это было бы трудно. Но не в 1918–1919 гг. В эти годы почти всю Латвию со столицей Ригой захватили и пытались установить коммунистический режим не какие-то “русские войска” (даже не красные), а латышские стрелковые полки с привезенными в своем обозе латышскими коммунистическими вожаками – Стучкой, Данишевским, Карклиньшем, Петерсонсом, Пиече и др. И об этом свидетельствуют сохранившиеся исторические документы. Ну вот хотя бы посланная Стучкой и Данишевским Ленину телеграмма:

«Сообщение Советского правительства Латвии В.И. Ленину, Я.М. Свердлову и другим членам правительства Советской России о взятии Риги латышскими стрелками. Во время боев 31 декабря и 1 января под натиском доблестных латышских стрелков пала твердыня Риги, укрепленная еще немцами в прошлом году, в Хинценберге. Белые разбиты наголову. Вся их артиллерия, пулеметы были захвачены героями-латышами. Этот бой предрешал падение Риги. Сегодня 4 (января) в 2 час. 45 мин. наши доблестные латышские стрелки принесли в подарок пролетариату Латвии Ригу»»¹².

9 января стрелки заняли Митаву, сделав положение Риги прочным. И это был не последний их успех.

4 января 1919 г. группа войск Латвии была реорганизована в Армию Советской Латвии (АСЛ), подчинявшуюся Главкому Республики, каковым и в случае России, и в случае Латвии был И. Вациетис. Такая личная уния позволяла обойти вопрос о подчинении иностранному командующему армии «независимого» государства. Помощником Вациетиса, который не мог заниматься делами только Латвии, был назначен командир латышской дивизии (с июля 1918 г.) П. Авен. Он фактически возглавлял армию, пока 10 марта командующим не был назначен П. Славен. 19 февраля АСЛ вошла в состав Западного фронта. В конце февраля И. Вациетис оценивал ее численность всего в 12 000 человек¹³. АСЛ была сформирована из прежней, 1-й латышской дивизии и новой – 2-й, которая создавалась из латвийского пополнения с помощью офицерских кадров прежней дивизии латышских стрелков.

Коммунистическая организация стрелков была привержена идее сохранения элементов демократии при организации армии. Так, в составленном ею проекте предполагалось, что стрелки будут выбирать Совет армии, который будет избирать Исколастрел с широкими полномочиями, включая и представительство в РВС АСЛ, и назначение комиссаров в части, выдвижение кандидатов на командные должности. Правда, коммунисты оговорили себе право вето в Исколастреле. Предполагалось также избрание полковых советов и комитетов¹⁴.

1 марта Армия Советской Латвии составляла 13 302 штыка, 996 сабель при 226 пулеметах и 102 орудиях. В армии было 2 бронепоезда, 3 броневка и 14 аэропланов. Для сравнения, в 7-й армии было 34 837 штыков и 831 сабля при 226 пулеметах, 354 орудиях, 4 бронепоездах, 2 броневиках и 16 аэропланах¹⁵. Однако уже к 10 апреля АСЛ выросла до 19 084 штыков и 923 саблей¹⁶. Тысячи жителей Латвии были готовы служить в войсках провозглашенной 13 января в Риге Латвийской Социалистической Советской Республики (ЛССР). Возвращение латышских стрелков на родину состоялось, но до мирной жизни было еще далеко.

 

Тришкин кафтан

26 января красные форсировали Венту и подошли к Либаве на 70 км. 30 января они взяли Виндаву.

Но с севера, в Лифляндии, на латышей и соседние части Советской России обрушился сильный удар. 7 января перешли в наступление эстонские и финские части, а также латышский отряд Й. Земитанса общей численностью 18–24 тысячи солдат. 14 января красные потеряли Юрьев (Дерпт, ныне – Тарту), 18 января – Нарву. Под угрозой оказался латвийский Валк (Валка).

30 января командир 1 дивизии латышских стрелков (с 12 января 1919 г., когда Авен стал заниматься делами всей АСЛ) Г. Мангул (Мангулис) докладывал начальнику оперотдела АСЛ Карлсонсу: «Сегодня белые вели наступление по всему фронту. Части в группе комбрига Травинского бегут назад. В группе комбрига Лальбикса части также подались назад и остановились в 6 верстах от Валка. Для того чтобы восстановить прежнее положение и обеспечить Валк, мною выдвинут последний резерв, которому задача остановить бегущих, для чего применять оружие. Командарм тоже приказал применять оружие по бегущим»¹⁷.

2 февраля тоже ничего хорошего: «Положение на фронте серьезное. Русские части ненадежны. Латышские устали, изнервничались и понесли большие потери. По этим причинам некоторые латышские части не вполне устойчивы»¹⁸. Мангул просил подкреплений, которые можно было снять с Курляндского фронта. 18 февраля стало еще хуже: «Положение на фронте критическое. У противника силы не превышают наших, но наши части не исполняют боевых приказов и уходят без особого нажима. На правом фланге 9-й Новгородский полк взбунтовался и ушел. Направление на Мариенбург открыто для противника»¹⁹. 22 февраля Мариенбург (Алуксне) пал.

В середине февраля «2-я рота 9-го Латполка при виде белых разбежалась… Начдив приказал устыдить 2-ю роту и вернуть ее на позицию для исполнения долга»²⁰. Пришлось срочно перебрасывать на север части с Курляндского фронта – 4-й латполк, 1-й Усть-Двинский полк и 2-й латышский кавдивизион. Однако это не сразу помогло. Штаб дивизии докладывал: «Четвертый латполк совершенно небоеспособен и отходит»²¹.

Вациетис возмущался 22 февраля: «Из поступающих донесений я усматриваю, что некоторые латышские полки стали малобоеспособны. В одном донесении указывается даже на позорное поведение 4-го латышского полка, который в бою разбежался, мне совершенно непонятно подобное отношение латышских полков к успехам нашего оружия в Латвии именно теперь, когда полки защищают то, что им дала революция»²². Вациетис и подписавшие телеграмму члены РВС Республики (которая в данном случае была чем-то большим, чем РСФСР) А. Окулов и С. Аралов были не вполне справедливы – в большинстве своем латышские стрелки в это время сражались на совесть и на Курляндском фронте теснили немцев. Их боеспособность и на Лифляндском фронте была выше, чем у российских частей, действовавших рядом на Псковском направлении. 28 февраля стрелки вернули Мариенбург, «противник в панике бежал»²³.

После этого бои в Лифляндии шли с переменным успехом. Красным здесь противостояла относительно небольшая группировка в 4-5 тысяч эстонских, финских и латышских солдат. Ядром ее были эстонцы. Как рассказывал красноармеец, бежавший из плена, «дисциплина у противника строгая, и указания выполняются, безусловно, немедленно. Называют стрелки офицеров товарищами и живут довольно дружно. В разговорах эстонцы указывают, что воюют не против красноармейцев, а против евреев-начальников и коммунистов»²⁴. По рассказам бежавших из плена, эстонцы обходились с пленными относительно корректно, использовали на строительстве укреплений и рытье окопов, в лагерях военнопленных кормили почти как своих солдат²⁵.

25 февраля главнокомандующий И. Вациетис докладывал В. Ленину: «Задача, поставленная армии Латвии, – овладение Курляндией – выполнена в большей своей части, но развитие энергичных активных действий противником в районах Валка и Юрьева заставило красные латышские части на севере перейти к обороне с потерей важного желез­нодорожного узла Валк. Хотя в настоящее время нет определенных при­знаков, указывающих на подготовку крупного десанта противником в Риге, Виндаве или Либаве, но продолжающийся нажим противника из района Валка в юго-восточном направлении грозит перерывом железной дороги Псков – Двинск, что может поставить правый фланг Запад­ной армии в трудное положение.

Ввиду этого для улучшения стратегического положения в Прибал­тийском крае армии Латвии и 7-й армии, усиленной частями из резерва главнокомандующего, приказано перейти в наступление для восстанов­ления положения на севере Латвии и в Эстляндии»²⁶.

Центр внимания командующего, таким образом, находился севернее Риги, на фронте 7-й армии, откуда исходила угроза Петрограду. В этих условиях не приходилось рассчитывать на получение свежих войск для АСЛ со стороны России.

А вот соотношение сил в Курляндии стало качественно меняться. В начале февраля правительство Ульманиса ютилось на клочке латвийской земли вокруг Лиепаи. Сторонники латвийской независимости лихорадочно формировали собственные войска, но явно запаздывали. 5 января был создан первый батальон, который 29 января контратаковал красных в Скрунде. Латышские силы в Лифляндии (Северолатвийская бригада) подчинялись командованию Эстонии.

Немецкие войска заняли Виндавскую линию, надеясь остановить здесь красных на подступах к Германии, которая также стояла на пороге гражданской войны. Но удержать Виндаву германская Железная дивизия не смогла. Положение белых спасла высадка в Либаве войск германского корпуса под командованием генерал-майора Р. фон дер Гольца, уже справившегося год назад с революцией в Финляндии.

Как пишет Н.А. Нефедов, «развить сразу же дальнейшее наступление Латышское правительство не могло из-за весьма незначительного контингента национальных войск. В его распоряжении были: батальон полковника Калпакса – около 600 человек, Студенческая рота – 200 студентов, и еще четыре роты добровольцев, в общей сложности около 500 человек. Объявленная в феврале в Либаве мобилизация дала всего 346 новобранцев. Был еще белый русский отряд свтл. князя Ливена, сформированный частью из местных русских, частью из возвращавшихся из Германии русских военнопленных, пожелавших включиться в борьбу с большевиками. Но всех этих войск, конечно, не было достаточно, чтобы отразить Советскую Латышскую армию с ее 18 стрелковыми, 2 кавалерийскими полками и обильно оснащенную артиллерией»²⁷.

«К началу февраля генерал Гольц приготовил ударную группу для широкого наступления по всему фронту, в которую вошли: германские 1-я гвардейская дивизия – около 4500 штыков, Железная дивизия – около 2500 штыков, и авиационная эскадрилья; Балтийский Ландесвер – около 3500 штыков и сабель; латышский батальон полковника Калпакса и другие латышские небольшие подразделения – всего около 900 человек; русский отряд Ливена – около 600 человек; несколько кавалерийских эскадронов и бронепоезд. Всего – 13 000 солдат и офицеров»²⁸. А. Ливен считает, что на фронте у «белых» было менее 10 000 солдат²⁹, но в любом случае это позволяло создать существенный перевес над красными. В начале марта Курляндская группа АСЛ составляла 1829 штыков, 285 сабель при 12 орудиях и 48 пулеметах³⁰.

26 февраля германские дивизии и ландесвер перешли в наступление, взяли Кулдигу и Виндаву. А. Ливен так описал бои за Виндаву: «Подпустив наступавших на версту к городу, красные открыли из предместья беспорядочную стрельбу из винтовок и пулеметов. Красные укрывались за заборами и в домах. При наступлении пришлось орудийным огнем и пулеметами очищать дом за домом, но красные, не имевшие в своем распоряжении артиллерии, защищаться долго не могли, и предпочли покинуть город в северном направлении, куда рота полковника Клейста еще не поспела дойти. В полдень мы были уже в центре города, и началась очистка его по кварталам от спрятавшихся по домам большевиков… При ландесвере находилась особая полицейская команда, которая производила чистку города. Ей может быть сделан упрек, что она чрезмерно злоупотребляла расстрелами, что, однако, легко объяснимо глубоким возмущением, охватившим всех при раскрытии неимоверных зверств большевиков»³¹.

Хотя красные контратаковали, в Курляндии наметился перелом. 13 марта немцы и белые развернули наступление на Митаву. 14 марта П. Авен сообщал, что складывается «очень серьезное» положение под Митавой³². 15 марта противник взяли Тукумс и 18 марта – Митаву, подойдя к Риге на расстояние дневного броска. Здесь фронт остановился. Немцы устраивали «реквизиционные» налеты на местное население³³ и переправляли через фронт листовки с призывом сдаваться в плен:

«Солдаты Советской России!

Приходите к нам, мы Вас хорошо примем и не верьте Вы тому, что Вам рассказывают, что германцы пленных большевиков мучают и убивают. Мы например взяли в городе Бауске 23 марта сего года из 99 Советского полка около 400 пленных, которые отправлены в Германию, где они теперь находятся и хорошо довольствуются. Мы воюем против большевизма, а не против Вас, которых Вы призваны против Вашей воли на военную службу. Поэтому приходите к нам!

Чем скорее – тем лучше.

Командующий герм. войсками города Бауска»³⁴.

Впрочем, если верить участнику кампании К. фон Плеве, «в плен не брали никого. Большевиков, попадавших в наши руки, уничтожали»³⁵.

Попытка красных отбить Митаву 20 марта не удалась. Ситуация была настолько критической, что 23 марта советское командование обсуждало меры на случай падения Риги³⁶. Но 24 марта красные отбили Тукумс.

Новым игроком на военной сцене, который также ухудшал положение красных в Латвии, стали поляки, двинувшиеся в это время на восток. «17 апреля 1919 года произошла так называемая Виленская катаст­рофа – Вильнюс захватили польские белогвардейцы, и наша Литовская дивизия отступила в Укмерге и Паневежис. Приказом от 30 апреля Ли­товская дивизия была подчинена командующему армии Латвии, и это еще более скрепило боевое содружество латышей и литовцев. С 23 по 30 апреля нашим полкам пришлось совместно сражаться в районе Швенченеляй, и вместе мы отступали с боями до станции Пабраде. В первых числах мая 18-й Латышский советский полк совместно с Литовской диви­зией вел тяжелые бои против немцев, латышских и литовских белогвардейцев на участке Неменчине – Белинградас на реке Вилии»³⁷, – рассказывает бывший латышский стрелок А. Кроник, ставший впоследствии советским генералом.

«Стратегические способности генерал-майора фон дер Гольца намного превосходили революционный пыл председателя Реввоенсовета армии Республики Латвии Юлия Данишевского»³⁸, – пишет историк Ю.Н. Жуков. Вообще-то советской армией командовали Авен и Славен, Данишевский же осуществлял политическое руководство. Его достижения по части «революционного пыла» корректно сравнивать не со способностями фон дер Гольца, а с равнодушием латышей к делу латвийской независимости. Никаких особенных стратегических способностей в этой кампании фон дер Гольц не проявил. Он, пользуясь превосходством в силах, медленно шел на Ригу по прямой. А вот от советского командования эти способности действительно требовались, потому что АСЛ попала в крайне невыгодную стратегическую ситуацию – она была зажата в клещи между группировками противника, атаковавшими Советскую Латвию с севера и юга. Над АСЛ все время висел «дамоклов меч» окружения.

Сложилась ситуация «тришкиного кафтана», когда нужно было делить резервы между севером и югом. Начштаба 2-й латдивизии К. Шведе сетовал: «Вообще положение на Лифляндском фронте, как и на Курляндском, весьма серьезно, а резервов и свежих сил нам не присылают»³⁹. Но рассчитывать на резервы из-за пределов Латвии не приходилось – Советская республика сражалась на множестве фронтов.

«Надо иметь в виду, что март явился для РСФСР началом крайнего напряжения всех ее живых и материальных сил, отданных ею для двух главных театров – Восточного и Южного. Как на том, так и на другом начались решительные бои, почему Главное командование было стеснено в уделе­нии дальнейших сил и средств на усиление Западного фрон­та»⁴⁰, – характеризуют ситуацию авторы обобщающего труда о Гражданской войне, советские военачальники И. Вациетис и Н. Какурин.

24 марта на Лифляндском фронте «белые» (эстонцы, финны и латыши) снова ударили в стык Латышской и 7-й красных армий. 2-я латдвивизия отходила, под угрозой оказалось Псковское шоссе. Командование латышских частей жаловалось на ненадежность соседних российских частей, и не без оснований. В сводках сообщалось: «батальон 49-го полка отказался выполнить возложенную задачу», а потом солдат 35-го и 49-го полка пришлось возвращать на позиции силами 3-го латполка. 31 марта после ожесточенных боев за Гайнаш (Айнажи) фронт удалось стабилизировать и даже перейти в контрнаступление, но неудачно: «Наступление пришлось остановить ввиду отказа исполнить боевой приказ 49-м полком»⁴¹.

Боевые действия шли с применением всех известных в Первую мировую войну средств: авиации, бронепоездов и броневиков. С моря красных обстреливали корабли. Немцы применяли химическое оружие: «На Курляндском фронте на правом участке неприятель обстреливал наше расположение артогнем с применением в большом количестве химических снарядов»⁴².

Впрочем, газовые атаки не позволяли прорвать фронт, так как стрелки были к ним готовы. Как вспоминал боец Ф. Крусткалнс, немцы «прибегли к отравляющим газам (фосгену), надеясь, что это им поможет. 10 или 12 апреля после полудня противник, бронепоезд ко­торого незаметно под прикрытием лесочка подкрался к нашим пози­циям, открыл ураганный огонь из орудий бронепоезда и ближайших ба­тарей снарядами с отравляющим газом, сначала по нашей передовой линии, а затем, перенеся волны артиллерийского огня в тыл, накрыл штаб батальона, санитарную часть и обоз, которые расположились в Ценаской корчме. Кое-кто из санитаров и обозных, для того чтобы из­бежать отравления, не одевая противогазных масок, бросился бежать по шоссе в направлении Олайне.

В это время враг перенес огонь и вперед, а наши, спасаясь бегством, попали в новую газовую волну и отравились. Было несколько жертв, кое-кого доставили в Ригу, в госпиталь. В то же время стрелки, нахо­дившиеся на передовой линии, тотчас же после первого залпа надели противогазные маски и во время обстрела передовой вылезли даже пе­ред окопами в сухую посеревшую траву, и поэтому не понесли никаких потерь. Те же, которые находились у железнодорожного моста, надев противогазы, открыли огонь по амбразурам бронепоезда. Уже при вы­ходе из Риги весь батальон был снабжен противогазами, которые весьма пригодились»⁴³.

На 15 мая на Лифлянском фронте у красных было 7497 штыков и 414 сабель, а на Курляндском фронте – 7073 штыка и 618 сабель⁴⁴. Для сравнения все латышские национальные «белые» войска насчитывали около 1800 человек⁴⁵.

Можно согласиться с латвийским историком И. Фелдманисом в том, что «главная роль в военных действиях этого времени принадлежала регулярным немецким частям»⁴⁶. Без них у малочисленных формирований латышских «белых» не было никакого шанса противостоять красным латышам и тем более – получить Ригу.

Немцы предпочитали иметь более контролируемое правительство, которое обеспечит немецкие интересы в регионе. 16 апреля они свергли правительство Ульманиса (оно бежало на корабль под защиту флота Антанты) и заменило ее 10 мая марионеточным кабинетом А. Ниедры. Этот переворот еще сильнее охладил латышей к участию в белом движении, и на этом этапе оно стало немецким делом.

Красное дело было преимущественно латышским, хотя во второй дивизии латышских стрелков служили представители всех национальностей Латвии. В середине мая в АСЛ было 26 480 штыков и 1867 сабель, а всего – 45 317 военнослужащих (то есть штыки и сабли в АСЛ, как и в соседних армиях РККА, составляли немногим более половины военнослужащих)⁴⁷.

Уровень дезертирства был невелик. Так, из 1-го латполка к 15 мая дезертировало 10 стрелков⁴⁸. Зато стрелки пользовались случаем, чтобы посетить родных, раз уж судьба забросила их в родные края. За эти самовольные отлучки стрелков наказывали, но не строго. Так, например, за отлучку к родственникам из караула ревтрибунал приговорил двух красноармейцев к двум годам условно⁴⁹.

В приказе от 13 мая по 1-й латдивизии говорилось о бойцах 11-го латполка, арестовавших своего сослуживца Н. Никласа, который, «находясь на передовых позициях, уговаривал солдат-граждан… организовать массовый переход при полном вооружении на сторону белых»⁵⁰.

Нарастали трудности в снабжении. Бесплатно обмундирование выдавалось только красноармейцам, но оно считалось казенным, и стрелки отвечали за его утерю и порчу. Комсостав и работники хозслужб получали обмундирование за плату⁵¹.

При этом в приказе РВС Латвии 4 мая говорилось: «в городе Двинске на базарах и толкучках происходит преступная продажа и покупка казенных обмундирования и вещей, как то: сапог, подметок, белья и т.д.». Приказывалось разъяснить красноармейцам, что «впредь каждый красноармеец, замеченный в продаже казенных вещей, будет немедленно арестовываться и предаваться Революционному трибуналу, при чем мера наказания к нему будет применена наивысшая – расстрел»⁵².

Военком республики К. Петерсонс возмущался: «Расквартированные в зданиях, принадлежащих народному хозяйству, некоторые красноармейские части и учреждения недопустимо небрежно относятся к народному достоянию, так, например, разбирают потолки, переборки, снимают оконные переплеты и дверные полотна и все это сжигают в печах и кострах»⁵³.

В Латвийской Советской республике проводилась в целом типичная для коммунистов того времени политика «военного коммунизма», хотя и с некоторыми особенностями. Важнейшей особенностью латвийской модели «военного коммунизма» была враждебность к немецкой элите. 25 апреля П. Стучка подписал декрет «О лицах, принадлежащих к родам прибалтийского дворянства в Латвии», который предполагал высылку подавляющего большинства из них из страны после окончания военных действий⁵⁴. Это обещание преследовало задачу еще больше укрепить авторитет советского правительства среди латышей.

Хотя, как показали бои за Ригу, у Советской Латвии было немало внутренних противников, вероятность свержения режима изнутри была невелика – Латвия не пережила крупных антисоветских восстаний, столь характерных для истории Гражданской войны в других регионах. Хотя небольшие отряды «зеленых» действовали в тылу красных, но без большого труда отбрасывались и рассеивались латышскими стрелками.

Весной боевые действия шли с переменным успехом. Нередко стрелкам сопутствовала удача. В Лифляндии, как сообщала разведка, «противник держит при своих сторожевых заставах подводы, на которых в случае неудачи быстро уезжает и занимает новые оборонительные позиции. Этим противник избегает деморализации солдат»⁵⁵.

Но все же поступали и тревожные сигналы. Еще в феврале командир 4-го латполка жаловался: «Стрелки так измучены, что не в состоянии выполнять свои прямые обязанности». Они три недели находились в окопах без смены. Это приводило к взрывам неповиновения. Получив приказ о выходе на позиции, 9-я рота отказалась и «собиралась перестрелять командный состав и тех, которые пойдут с командирами… Теперь люди так обезумели, что не дают ни малейшего отчета своим поступкам». Потом, правда, стрелки успокоились и повинились. Но саботаж приказов командования в полку продолжался⁵⁶.

15 февраля 9-й латполк отказался выступить на указанный участок⁵⁷. 5 мая «3-я рота 9-го латполка при обстреле наших позиций целиком разбежалась, в роте осталось 15 человек. 4-я рота того же полка отказалась стать на позиции и частью разбежалась. Дезертиры бродят по окрестным усадьбам, угрожая истребить комиссаров и комсостав»⁵⁸. 7-й полк был более надежен, но в мае во время боев под местечком Залисбург (Мазсалаца) его солдаты «неоднократно оставляли позиции и панически отступали без должного на то натиска противника»⁵⁹.

Особенно неустойчивы были новые части, сформированные после прихода в Латвию красных. Анализируя причины отступления 2-го батальона Рижского латполка, командир 2-й бригады докладывал: «Стрелки все очень молоды, от 16 до 19 лет. Физически большая их часть вовсе не подходит к службе на фронте. Обучены мало, внутренней спайки нет. Не усвоено понятие о дисциплине»⁶⁰.

Но армия остро нуждалась в пополнении. В честь 1 мая была объявлена амнистия осужденным представителям трудящихся классов с одновременным зачислением в армию освобожденных преступников призывных возрастов⁶¹.

Свежих частей не было, в отчаянии командование перебрасывало части с юга на север и обратно, не зная, где последует следующий удар противника. 14 мая последовал приказ отправить с Лифляндского фронта 11-й полк в Ригу, но затем командование передумало и отправило его в Двинск⁶², где можно было ожидать наступление поляков. Возможно, если бы полк все же прибыл в Ригу, это помогло бы избежать катастрофы 22 мая, но тогда она могла наступить позднее на другом участке фронта.

 

Катастрофа

22 мая 2-я латышская дивизия наступала на Бауск, то есть в южном направлении. Но затем по 10-му и 16-му полкам был нанесен сильный контрудар с применением бронепоезда и бронемашин. «Белые» прорвали фронт. Не выдержал и 3-й полк. «Во время боя по полученным сведениям две роты бросили оружие, подняли руки вверх, но были переколоты немцами»⁶³. «Высланный из Риги для восстановления положения запасной батальон на станции Олаи (Олайне) разбежался»⁶⁴. И это были последние резервы. Началась Рижская катастрофа Армии Советской Латвии.

В ночь на 22 мая завязался бой у Кальнецема (Калнциемс), в центре фронта, прикрывавшего Ригу. Здесь у «белых» был плацдарм на северном берегу реки Курляндская Аа (Лиелупе). Накануне, 19 мая красные уже атаковали его, но латышско-русский отряд удержал плацдарм, после чего на нем сосредоточился немецкий ударный отряд Мантейфеля⁶⁵ (того самого, что сверг Ульманиса). Другой плацдарм немцы имели перед Митавой. С них они начали бросок к Риге.

Картина последующих событий в штабе Армии Советской Латвии складывалась по докладам стрелков, выбравшихся из Риги, которые сообщали все новые подробности. «Второй полк разбежался, и противник, перейдя в наступление, ворвался в город»⁶⁶. Бой шел в предместьях. В два часа немцы с мотоциклами и броневиками вышли к мостам через Двину. Бой был жестоким – здесь был убит Мантейфель⁶⁷. Но немцы одержали верх: «Временно противник частями конницы и мотоциклистов по Калнциемской дороге ворвался в город Ригу. На улицах идет бой. Высланный коммунистический отряд встретился с противником на мосту через Двину и был сбит»⁶⁸.

«В Риге шел страшный бой на улицах, и наши отступающие части были обстреляны со всех сторон, и с крыш домов, и из окон бросали бутылками, кирпичами и чем попало»⁶⁹. «Организованными отрядами коммунистов и учениками военной школы распространение неприятеля задерживалось на Александровской и Ревельской улице. На улицах были вырыты окопы, устроены баррикады. Противнику помогали местные белогвардейцы, обстреливая и бросая из окон гранаты, кирпичи, чем навели панику на наступающие через город обозы и мелкие части. Части, дравшиеся на улицах Риги, тоже поддались панике и начали отходить»⁷⁰.

Советская артиллерия подверглись авианалету, при котором погибло и разбежалось около 90 человек⁷¹. Одни солдаты бросали оружие и артиллерию, другие подбирали и вывозили из города. До прихода белых удалось вывезти уже загруженные эшелоны⁷². Правительство Советской Латвии успело покинуть Ригу до падения города.

Отброшенные из Риги красные части попытались закрепиться под Икскюлем (Икшкиле) и в районе озера Киш.

22 мая частям 1-й дивизии в Лифляндии поступило указание искать возможности для «обратного занятия Риги»⁷³. Командование потребовало перебросить под Ригу имеющиеся резервы. Но достаточных резервов уже не было.

Красные могли лишь устраивать засады, чтобы сдерживать преследование, как 24 мая под Роденпойсом (Гаркалне). Русские белогвардейцы, лишенные немецкой осмотрительности, бросились вслед за отходящими из Риги латышскими стрелками: «Мы были уверены, что поход превратится в веселую поездку да, пожалуй, в легкую перестрелку и ловлю бегущих красных»⁷⁴, – вспоминал Н. Будберг. Но красные стрелки, несмотря на поражение, не разучились воевать: «Красные открыли неожиданно по нашей колонне сильный пулеметный и ружейный огонь с близкой дистанции. Конница, неся потери, смешалась и отошла. Оба орудия, снявшись с передков и стоя друг другу в затылок, несмотря на невозможные для артиллерийской стрельбы условия и убийственный огонь противника, открыли по нему сильный огонь. Многие снаряды, задевая за толстые деревья, рвались у самых орудий или у нашей цепи. Противник начал нас обходить справа и слева… Огонь батарейного пулемета ликвидировал огонь справа. Огонь слева был ликвидирован огнем орудий… Красные, не зная наших сил, спешно переправились через Аа Лифляндскую (Гауя) и сожгли за собой мост... Отряд отошел на 1 км и занял позицию у имения Холленсгорф… На позиции батареи тяжело ранен начальник отряда светлейший князь Ливен и его адъютант Зайберлих и убит командир эскадрона ротмистр Родзевич»⁷⁵. Этот успех красных не мог переломить ситуацию – подошли немцы и продолжили неторопливое продвижение на север.

Председатель РВС Латвии Ю. Данишевский взывал к советскому командованию в Лифляндии: «Передайте коммунистическим организациям, чтобы призвали под ружье всех коммунистов и рабочих, организовали отряды для охраны вашего тыла, и если будет возможность – отправились в Ригу на помощь рижским рабочим»⁷⁶. Впрочем, обстановка была не лучшей для новых мобилизаций.

Части Лифляндской и Курляндской групп при отступлении перемешались, штабы с трудом устанавливали с ними связь и обнаруживали, что они изрядно поредели не столько от боевых потерь, сколько от дезертирства. Падение Риги обескуражило латышских стрелков, деморализовало их и стало сигналом к массовому дезертирству. Как сообщал К. Шведе, 1-й латполк был «сильно деморализован, продает оружие». В полку осталось 35 человек⁷⁷.

Когда 1-й полк, отрезанный падением Риги, получил приказ переправиться на другой берег Даугавы, «часть стрелков этого полка переправиться отказалась и разошлась. Значительная часть переправившихся вброд стрелков побросало оружие и тоже разошлось по домам». В полку осталось 270 штыков⁷⁸. В 10-м полку, отошедшему к Икскюлю, осталось 100 штыков⁷⁹. Эти части были деморализованы.

После известия о падении Риги Лифляндский фронт тоже был деморализован и мог развалиться в любой момент. Как сообщал штаб дивизии, 24-25 мая «11-й латполк отступает в беспорядке… 11-й латполк, сильно деморализованный, без натиска со стороны противника отошел в район мызы Кейзен… На участке 3-й бригады 11-й латполк разбежался, за исключением 200 красноармейцев и комсостава, обнажив таким образом правый фланг 9-му латполку»⁸⁰. 2 роты 4-го полка «отчасти разбежались, отчасти перешли к белым»⁸¹. Это при том, что на 15 мая в 11-м полку было 754 штыка и 30 сабель, а в 9-м полку – 930 штыков и 42 сабли⁸².

1 июня комдив А. Мартусевич докладывал Ю. Данишевскому: «Ряды в полках поредели наполовину, а в некоторых и больше. 11-й латполк не существует как боевая единица, оставшихся стрелков к активным действиям считаем неспособными»⁸³.

В начале июня на сторону белых перешел командир 2-го батальона и командиры двух рот из 4-го латполка со своими солдатами. «От указанных частей остались лишь обоз, пулеметная команда и несколько красноармейцев»⁸⁴ А ведь в середине мая в 4-м полку было 1347 штыков⁸⁵.

2 июня К. Шведе требовал от РВС Латвии «как неизбежность для сохранения того, что сегодня еще имеем, отвести части Лифляндско-Курляндской группы на линию южная оконечность озера Любань (Лубанас) и Ливенгоф (Ливаны), что на правом берегу Западной Двины, чтобы потом не было поздно»⁸⁶. Штаб армии дал разрешение на отход, но с условием: «но имейте в виду, что эта линия последняя, больше отхода быть не может. Части армии должны прочно закрепиться на ней и дать отпор противнику до прибытия свежих резервов по приказу Революционного военного совета армии»⁸⁷. На этом рубеже линия фронта стабилизировалась и простояла здесь до января 1920 г. Правительство Латвийской ССР переехало в Режицу (Резекне).

В приказе по войскам Армии Советской Латвии 3 июня 1919 года говорилось: «Приказываю: первое: всеми средствами и мерами восстановить порядок в отходящих частях и боеспособность их, произведя коренную чистку в частях и выделив негодный и будирующий массы элемент; второе: всем комгруппам принять меры к тому, чтобы отход частей был планомерен»⁸⁸.

1 июня 1919 г. после формального заключения союза был принят декрет ВЦИК «Об объединении советских республик России, Украины, Латвии, Литвы и Белоруссии для борьбы с мировым империализмом». 7 июня Армия Советской Латвии вошла в состав РККА под номером 15. Численность полков армии была частично восстановлена и в середине июня колебалась в промежутке 341–1400 штыков⁸⁹. Часть бойцов, потерявшихся при отступлении, вернулась в строй. В Лифляндско-Курляндской группе (основные силы АСЛ) было 6522 штыка и 699 сабель, а всего – 14 787 человек⁹⁰.

В тылу действовали отряды «зеленых» (по несколько десятков человек), от которых стрелки отбивались без большого труда⁹¹.

Хотя боевые действия на латвийском (латышско-латвийском) фронте продолжались, серьезных сражений здесь во второй половине 1919 г. не было. Обеим сторонам стало не до того.

На территории Латвии развернулась война между победителями большевиков.

Конфликт с германским командованием стал счастливой возможностью для Ульманиса и его коллег отмежеваться от «грешного альянса», который помог спастись в начале 1919 г., но скомпрометировал дело латвийской независимости. Теперь можно было начинать с чистого листа борьбу против германской агрессии. Сил по-прежнему было маловато, но как раньше Ульманис опирался на немецкие штыки, теперь можно было опереться на Антанту и эстонскую военную помощь.

А после первого успеха в этом деле Латвийская демократическая республика могла заручиться и поддержкой бывших латышских стрелков, которые в конце мая – начале июня воткнули штык в землю, но к осени успели отдохнуть и готовы были с новыми силами бороться против немецкой угрозы, за Родину, которая, увы, будет теперь жить отдельно от России, но главное – чтобы без немецкого засилья.

23 июня эстонско-латышская армия разбила немецкие части под Цесисом, что определило судьбу Латвии. Ниедра бежал, латвийская армия, верная правительству Ульманиса, шла на Ригу. 3 июля при посредничестве Антанты было достигнуто перемирие. Железная дивизия покинула Ригу, а ландесвер вошел в состав Латвийской армии. Казалось бы, настало время развернуться в сторону еще не до конца оправившихся от поражения советских латышских стрелков.

Но тут в поход на Ригу отправился немецкий ставленник, белый генерал П. Бермондт-Авалов. Эпопея войны с ним заняла у латвийской армии осень 1919 г. Все это время на восточном фронте Латвии было относительно спокойно, шли бои местного значения. В августе-сентябре 1919 г. Двинск пытались взять поляки, но пока без успеха.

Советская армия тоже не могла воспользоваться тем, что латвийская армия воевала на два фронта. Дело в том, что латышские стрелки срочно понадобились для отражения наступления Деникина, и в сентябре основные их силы были переброшены на Южный фронт.

В докладе о политическом положении 2-й бригады 53-й стрелковой (бывшей латышской) дивизии за вторую половину июля 1919 г. говорилось: «политическое настроение красноармейцев благоприятное. Оно заметно колеблется в зависимости от пищи». Впрочем, нехватка обмундирования и белья, неравномерность распределения довольствия в пользу офицерского состава и т.п. не способствовали улучшению настроения стрелков. «Сильно бьет в глаза тот факт, что некоторые лица командного состава получают одновременно до 10 тысяч дополнительного жалования». За что боролись?! Сражались в Латвии во имя коммунизма, чтобы те, кто скверно командовали, теперь жировали за счет солдат? «Красноармейцы все еще питают некоторое недоверие и пренебрежительное отношение к командирам вообще, считая их главными виновниками в потере Латвии». Стрелки, вышедшие из Латвии, все еще сожалели о поражении, о том, что Латвия не стала советской. Они могли при этом верить или не верить в пришествие коммунизма, но – даже судя по недовольству привилегиями комсостава, были привержены идеям социальной справедливости. К тому же они привыкли к тому, что Латвия – это не маленькое изолированное государство, а часть большой страны. «Сочувствия к белым, в частности к правительству Ульмана не замечено; напротив, об Ульмане отзываются со злой насмешкой. Многие кр.-цы выражают нетерпение по поводу бездействия наших частей и ждут наступления на Латвию»⁹².

Однако Советская Россия нашла более важные дела, чем второй поход в Прибалтику. Новое возвращение на родину откладывалось на неопределенный срок.

В январе 1920 г. польская и латышская армии нанесли удар по Двинску и Резекне и взяли их. Потеряв территорию, правительство Советской Латвии 13 января самораспустилось – что облегчало процесс достижения мира между Советской Россией и Латвийской демократической республикой. 30 января было подписано перемирие, 26 марта были начаты мирные переговоры.

Разочарование практикой компартии среди латышских стрелков нарастало, так же как и тяга к родине, где можно было бы просто жить, а не бесконечно воевать во имя мировой революции. С Ульманом или без Ульмана (Ульманиса), но Латвия была их Родиной. Они живо интересовались ходом советско-латвийских переговоров 1920 года. Предстояло делать выбор. Убежденные коммунисты связали свою судьбу с Россией. Большинство стрелков воспользовались предоставленным им правом вернуться в Латвию.

11 августа 1920 г. был подписан мирный договор, по которому Россия отказалась от прав на Латвию и признала существующее правительство.

Заключение договора застало латышских стрелков в разгаре боев против Врангеля. После взятия Крыма существование латышской воинской части становилось анахронизмом. 28 ноября дивизия была расформирована.

Подводя итоги, можно констатировать, что латышские стрелки не были неким монолитом, который можно оценивать однозначно. Они были солдатами революционной эпохи. В большинстве своем они действовали под воздействием идейных мотивов, искренне верили в то, что победа Советской власти – это благо для Латвии и для них лично.

Популярность советской власти в Латвии в начале 1919 г. объяснима – идеи социальной справедливости удачно соединились с национальными чувствами, с их антигерманской составляющей. Латышские стрелки пришли отвоевывать Родину у немецких баронов и их «белолатышских» сателлитов.

Но не будем забывать, что в период революции переменчива и ситуация, и взгляды людей. Осуществление советского проекта в Латвии – во всей его военно-коммунистической красе – многих разочаровало и среди местных латышей, и среди латышских стрелков. Шок поражения для части стрелков стал поводом сказать в свою очередь «навоевались» и воткнуть штык в землю. И, возможно, уже через несколько месяцев, как это случалось и с русскими крестьянами-солдатами, взять оружие вновь для борьбы с белогвардейцами и коммунистами. Другие стрелки, отступившие на восток, продолжали верить и надеяться на новый прилив мировой революции, который вернет их домой или вознесет на вершины нового красного мегагосударства – отчасти реинкарнации Российской империи, в которой они родились. Одни из них вернулись домой, когда надежды на скорую мировую революцию иссякли, а Латвийское государство обещало не мстить за прошлое. Другие связали свою судьбу с СССР.

Александр Шубин

Альманах «Русский мир и Латвия». Seminarijum Hortus Humanitatis.

Выпуск XXXV. Рига, 2014 год. С. 58-71.

Примечания:

---

¹ Общую информацию о латышских советских стрелковых дивизиях см.: Драудин Т.Я. Боевой путь латышской стрелковой дивизии в дни Октября и годы гражданской войны (1917–1920). Рига, 1960; Каймынь Я. Латышские стрелки. М., 1960; Латышские стрелки в борьбе за советскую Латвию. Воспоминания и документы. Рига, 1962.

² РГВА. Ф. 1574. Оп. 1. Д. 203. Л. 2-42

³ Там же. Д. 31. Л. 336-337.

⁴ История Латвии. ХХ век. Рига, 2005. С. 123.

⁵ Ливен А. Основание отряда. // Белая борьба на Северо-западе России. М., 2003. С. 13.

⁶ Латышские стрелки в борьбе за советскую Латвию. Воспоминания и документы. С. 291.

⁷ РГВА. Ф. 6. Оп. 4. Д. 59. Л. 52.

⁸ Латышские стрелки в борьбе за советскую Латвию. Воспоминания и документы. С. 291-292.

⁹ Ливен А. Указ. соч. С. 14.

¹⁰ Рейнарт А.Ф. Поход на Ригу. // Латышские стрелки в борьбе за советскую Латвию. Воспоминания и документы. С. 192.

¹¹ Идерсал Л.А. В боях за советскую Латвию. // Латышские стрелки в борьбе за советскую Латвию. Воспоминания и документы. С. 268.

¹² Нефедов Н.А. Красные латышские стрелки. // «Вече». 1982. №№ 4-6. http://www.russia-talk.com/latyshi.htm#t16

¹³ Латышские стрелки в борьбе за советскую Латвию. Воспоминания и документы. С. 305.

¹⁴ Там же. С. 307-308.

¹⁵РГВА. Ф. 6. Оп. 4. Д. 59. Л. 55.

¹⁶ Там же. Л. 295.

¹⁷ РГВА. Ф. 1574. Оп. 1. Д. 91. Л. 1.

¹⁸ Там же. Л. 4.

¹⁹ Там же. Л. 36.

²⁰ Там же. Д. 35. Л. 213.

²¹ Там же. Д. 91. Л. 37.

²² Там же. Д. 26. Л. 91.

²³ Там же. Д. 128. Л. 10.

²⁴ Там же. Д. 467. Л. 129.

²⁵ Там же. Л. 129, 306.

²⁶ Латышские стрелки в борьбе за советскую Латвию. Воспоминания и документы. С. 305.

²⁷ Нефедов Н.А. Указ. соч.

²⁸ Там же.

²⁹ Ливен А. Указ. соч. С. 35.

³⁰ РГВА. Ф. 6. Оп. 4. Д. 59. Л. 64.

³¹ Ливен А. Указ. соч. С. 25-26.

³² РГВА. Ф. 1574. Оп. 1. Д. 91. Л. 106.

³³ Ливен А. Указ. соч. С. 34.

³⁴ РГВА. Ф. 1574. Оп. 1. Д. 196. Л. 340.

³⁵ Цит. по: Воробьева Л. История Латвии. От Российской империи к СССР. М., 2009. Кн. 1. С. 157.

³⁶ РГВА. Ф. 1574. Оп. 1. Д. 150. Л. 39.

³⁷ Кроник А.Л. В боях за советскую власть. // Латышские стрелки в борьбе за советскую Латвию. Воспоминания и документы. С. 262-263.

³⁸ Жуков Ю.Н. Первое поражение Сталина. 1917–1922 годы. От Российской империи к СССР. М., 2011. С. 281.

³⁹ РГВА. Ф. 1574. Оп. 1. Д. 91. Л. 113.

⁴⁰ Какурин Н.Е., И.И. Вациетис. Гражданская война 1918–1921. М., 2002. С. 179.

⁴¹ РГВА. Ф. 1574. Оп. 1. Д. 128. Л. 24-25.

⁴² Там же. Д. 139. Л. 73.

⁴³ Крускальн Ф.Я. Воспоминания о боевом пути Рижского отдельного коммунистического батальона. // Латышские стрелки в борьбе за советскую Латвию. Рига, 1962. С. 241.

⁴⁴ РГВА. Ф. 6. Оп. 4. Д. 59. Л. 340-341.

⁴⁵ Нефедов Н.А. Указ. соч.

⁴⁶ История Латвии. ХХ век. С. 127.

⁴⁷ РГВА. Ф. 6. Оп .4. Д. 59. Л. 343.

⁴⁸ РГВА. Ф. 1574. Оп. 1. Д. 26. Л. 101.

⁴⁹ Там же. Л. 99.

⁵⁰ Там же. Л. 113.

⁵¹ Там же. Л. 105.

⁵² Там же. Л. 104.

⁵³ Там же. Л. 92.

⁵⁴ См. Жуков Ю.Н. Указ. соч. С. 280-281.

⁵⁵ РГВА. Ф. 1574. Оп. 1. Д. 133. Л. 1.

⁵⁶ Там же. Д. 150. Л. 7, 14, 17.

⁵⁷ Там же. Л. 13.

⁵⁸ Там же. Д. 139. Л. 52.

⁵⁹ Там же. Д. 150. Л. 89.

⁶⁰ Там же. Л. 90.

⁶¹ Там же. Д. 26. Л. 97.

⁶² Там же. Д. 150. Л. 102, 109.

⁶³ Там же. Д. 91. Л. 173 об.

⁶⁴ Там же. Д. 139. Л. 111 об.

⁶⁵ Дыдоров К.И. Освобождение Риги от большевиков 22 мая 1919 г. // Белая борьба на Северо-западе России. С. 86.

⁶⁶ РГВА. Ф. 1574. Оп. 1. Д. 91. Л. 159-160.

⁶⁷ Ливен А. Указ. соч. С. 40.

⁶⁸ РГВА. Ф. 1574. Оп. 1. Д. 139. Л. 111 об.

⁶⁹ Там же. Д. 91. Л. 174 об.

⁷⁰ Там же. Д. 139. Л. 136 об.

⁷¹ Там же. Д. 91. Л. 174.

⁷² Там же. Л. 174.

⁷³ Там же. Л. 160.

⁷⁴ Будберг Н. Бой под Роденпойсом у Риги и ранение светлейшего князя Ливена (из памятной книжки участника). // Белая борьба на Северо-западе России. С. 89.

⁷⁵ Фон Зауэр. Дневник военных действий 1-й батареи 5-го отдельного легкого артиллерийского дивизиона. // Белая борьба на Северо-западе России. С. 82-83.

⁷⁶ РГВА. Ф. 1574. Оп. 1. Д. 91. Л. 163.

⁷⁷ Там же. Л. 177.

⁷⁸ Там же. Д. 139. Л. 137.

⁷⁹ Там же. Л. 138.

⁸⁰ Там же. Д. 128. Л. 29, 41.

⁸¹ Там же. Д. 91. Л. 202 об., 208.

⁸² РГВА. Ф. 6. Оп. 4. Д. 59. Л. 320.

⁸³ РГВА. Ф. 1574. Оп. 1. Д. 91. Л. 202.

⁸⁴ Там же. Д. 128. Л. 43.

⁸⁵ РГВА. Ф. 6. Оп. 4. Д. 59. Л. 340.

⁸⁶ РГВА. Ф. 1574. Оп. 1. Д. 91. Л. 197.

⁸⁷ Там же. Л. 197.

⁸⁸ Там же. Д. 41. Л. 64.

⁸⁹ РГВА. Ф. 6. Оп. 4. Д. 59. Л. 399-400.

⁹⁰ Там же. Л. 401.

⁹¹ РГВА. Ф. 1574. Оп. 1. Д. 130. Л. 1.

⁹² РГВА. Ф. 1574. Оп. 1. Д. 2. Л. 137.